|
Ноябрь 1209 года, Каркассон, Лангедок.
«…Конечно, Симон де Монфор больше всех был заинтересован в смерти законного сеньора, и он это ясно показал …
…Тогда вы бы услыхали горестные стенания народа. Граф велел похоронить его с большой процессией. Да позаботится Бог о его душе, ежели смилуется над ней; ибо это было великое горе…»
Гийом де Тюдель, «Песня о крестовом походе»
Грубо и резко лязгнувший засов прервал предрассветный сон. По крайней мере, Раймону казалось, что это должен был быть рассвет. В каменный мешок, который от щедрот выделили ему Рыцари Господа, не проникало солнце, а баловать виконта такой безделкой, как прогулка, никто не желал. Оставалось лишь полагаться на внутреннее чутье. Раймон нервно провел рукой по волосам, спутавшимся в тугой колтун – проще будет обрить голову налысо, ежели ему когда еще придется вообще волноваться об этом.
Дверь со скрипом повернулась в петлях, пропустив в камеру отблески света и горький дым чадящего факела. Виконт прикрыл глаза, привыкая исподволь к новому освещению, и, едва отлепившись от стены, служившей ему опорой, с трудом поднялся на ноги. Впрочем, это было бессмысленной тратой сил, так как вошедший сержент почти без замаха врезал ему пяткой копья в живот. Удар пришелся на выдохе, и виконт как подкошенный вновь рухнул на пол, хватая ртом воздух. Внезапно Раймон отстраненно задумался о том, что никогда не понимал, как им вообще удается нести стражу с длинными копьями в низких подвальных коридорах. Тут куда больше подошли бы мечи и фальшионы. Однако долго раздумывать над этим, несомненно, занимательным вопросом никто ему не позволил. Его резко поставили на ноги, царапая руки звеньями кольчуги. В животе растекалась вязкая ноющая боль. Раймон раздраженно скривил губы, но постарался хотя бы держать голову ровно. Умирать - оно вообще следует с достоинством, кто бы что ни говорил.
Дверь снова надсадно захрипела, и виконта вытолкнули в коридор, где его приняли еще две пары "заботливых" рук. Раймон, по крайней мере, запомнил только руки. Лица смазались и стерлись почти мгновенно, и он уже не смог бы с точностью сказать, были ли это его люди, или же собственные серженты Монфора. Да впрочем, это было уже и неважно. Однако же… Лестница, по которой его вели, уходила круто вверх. Раймон искренне рассчитывал, что сейчас они спустятся во двор, где его будет ждать костер, или петля, или же другой инвентарь, на усмотрение его сиятельства графа. Но, видимо, его сиятельство не до конца воспользовался своим образом Божьего Рыцаря и романтического героя. Раймон не без основания считал себя образованным человеком: он умел читать и писать, к тому же еще на трех языках кроме родного. А поэтому образ романтического героя ему был знаком вполне: провансальские труверы пользовались им напропалую, да и в книгах он встречался не так уж редко. Так что, те-о-ре-ти-че-ски… Виконт вспомнил сложное слово и улыбнулся сам себе. Его настроение не укрылось от бдительного ока сержентов, так что Раймон заработал дополнительный тычок кулаком в плечо. Так вот, теоретически, сейчас граф де Монфор должен будет произнести последнюю обличительную речь, как положено романтическому герою, а Раймон будет вынужден эту речь выслушать, как и положено Главному Злодею, ну а вот уже потом – костер и другие атрибуты поражения ереси. Вот правду говорят, Мир есть Текст. Виконт снова усмехнулся, но в этот раз предусмотрительно скрыл улыбку за непроницаемой стеной спутанных волос. Его ничуть не привлекало снова быть избитым, к тому же боль в животе все еще не стихла.
Измученному заключением виконту лестница казалась бесконечной, но серженты явно не собирались ждать, пока он соберется с силами. Наверх его втащили почти волоком. Дверь наверху, не в пример подвальной, была отменно смазана. Разум Раймона, в поисках хоть какого-то понимания происходящего, фиксировался на глупых мелочах, таких как эти скрипящие и нескрипящие двери. Или солнечный луч, на миг ослепивший его, когда виконт сделал шаг в комнату… По-видимому, времена суток все же смешались в его сознании: был далеко не рассвет. Солнце стояло в зените и безжалостно било прямо в глаза. «Скоро станет жарко. И как только ему удается?..» Раймон окинул взглядом нынешнего хозяина комнаты. Граф Симон де Монфор сидел на обыкновенном стуле без спинки у самого окна. Несмотря на полуденную жару, он был при доспехе, а на плечи его был наброшен тяжелый шерстяной плащ. Монфор, с их последней встречи полгода назад, обрюзг и отяжелел. Видимо, победа и безумства во взятом городе наложили на него отпечаток. Раймон опустил глаза, чтобы никто не заметил блеснувший в глазах лукавый огонек. Несмотря на то, что ему шел третий десяток, и то, что последние шесть месяцев он провел в каменном мешке, Раймон так и не научился глубоко и со вкусом придаваться унынию. «Интересно, сколько раз оружейнику пришлось переплетать его кольчугу? И отпускает ли ему Амальрик грех чревоугодия каждый день?» В этот раз он не успел опустить голову, и Монфор заметил ироничную улыбку на губах своего гостя. Страшный удар сбил Раймона с ног. По подбородку потекла кровь: левый уголок рта был разорван тяжелым кольцом на пальце графа. Несмотря на тучность, Монфор не растерял ловкости и был все так же опасен, если не опаснее: теперь к звериной хитрости и силе добавилась внушительная боевая масса. Виконт сплюнул на пол: кровь натекла в рот, правда, ощупав языком зубы, он убедился, что они не пострадали. Повезло.
Впрочем, ярость Монфора прошла так же быстро, как и подступила. Повинуясь знаку, оруженосец переставил к окну еще один стул, и граф указал на него поверженному противнику.
- Располагайтесь, мессир. Поговорим.
Раймон тяжело поднялся на ноги. Сегодня это становилось дурной традицией: подниматься и вставать вновь. Он осторожно устроился на предложенном месте: от удара снова вспыхнула едва уснувшая резь в животе, и выжидательно посмотрел на Монфора. Тот же, казалось, был слишком увлечен чем-то, происходящим за окном. Лишь периодически бросал на Раймона взгляды, по-видимому, призывающие разделить с ним восторг от зрелища. Судя по всему, зрелище входило в план разговора, поэтому виконт передвинул свой стул так, чтобы, не вставая, видеть происходящее во дворе.
…Старый Бертран был бледен. Однако он вновь, как и всегда, поразил Раймона своим умением сохранять внешнюю гордость перед лицом любой опасности. А сейчас впереди его ждала не битва, не поединок, а самый край, из-за которого нет возврата. И как бы виконт не бравировал показной доблестью, он не хотел умереть на костре. Сухой хворост затрещал в языках огня. Дымом и паленой плотью пахнуло быстро, но кроме мерного полыхания костра со двора не доносилось ни звука, словно опустилась пелена тишины. Раймон зашептал молитву, совсем тихо: Господь услышит, а всем остальным и ни к чему. Сам он не принял странной веры опекуна и старого друга, так что не знал, как принято провожать их адептов в последний путь, но, в конце концов, какое это имеет значение, ведь верно?..
Монфор затворил окно, и, уперевшись руками в колени, в упор посмотрел на Раймона.
- А вот теперь, Раймонд-Роже де Транкавель, сеньор Каркассона и Нима, мы поговорим.
Раймон медленно разжал пальцы, стиснувшие подлокотники стула так, что побелели костяшки.
- И о чем же?
Граф растянул губы в волчьей ухмылке.
- Ну, хотя бы о том, что тебе не хочется умирать.
Раймон пожал плечами.
- Я как-то уже примирился с этим фактом, так что по мне можно начинать творить отходную прямо сейчас, не сходя с места.
- Какой разумный юноша, – Раймону вдруг показалось, что Монфор глядит на него с нездоровым одобрением. – Так и запишем… - Симон щелкнул пальцами, и из угла комнаты появился суетливый монах с письменным прибором. – Запишем так. «Сеньор Раймонд-Роже де Транкавель, виконт Альби, Амбьяле и Безье, вассал графа Тулузского, виконт Каркассона и Разеса, вассал графа Барселоны…» Как много титулов, мессир! – Монфор скосил налитый кровью глаз на монашка. – А ты пиши, не отвлекайся! «…вассал графа Барселоны, преставился 10 ноября лета Господня 1209…» От чего вы желаете умереть, мессир? – продолжал издеваться Симон. – Или вы думали, что я буду жарить вас на костре в присутствии легатов церкви и высшего дворянства? На радость всему рыцарству Юга? Не дождетесь. Вы еще слишком молоды, чтобы знать, но мученики не идут войне на пользу. Мне, как вам, наверняка, уже ясно, нужны земли, титулы и доходы, а не затяжная война с Провансом и Лангедоком. Так что, прошу меня простить, но вы слишком рано вознамерились примерить терновый венец. А напишем мы вот что: «… преставился в лето Господне 1209, измученный кровавым поносом.» Изящно, не правда ли?
Брови Раймона поползли вверх, как у крестьянина, увидевшего на ярмарке заклинателя змей.
- И как же вы, мессир, простите за любопытство, собираетесь устроить мне этот весьма благородный недуг? Сажанием на кол?
- Избавьте меня от ваших измышлений, бывший виконт де Транкавель. Согласно этому документу, - Монфор кивнул на бумагу в руках монаха. – Вы уже пять минут как покойник. А мне нет совершенно никакого дела, что будет с вашим трупом, пусть он пока что все еще говорит, ходит и дышит.
- Не слишком ли сложная комбинация? – Раймон скрестил руки на груди. – Куда как проще было бы продолжить держать меня в той чудесной камере без окон. Может быть, при должной заботе, еще через полгода меня и одолела бы та самая чудесная болезнь.
- И вновь избавьте! – Симон раздраженно дернул щекой. – Я и вправду уважаю ваши таланты. Двадцать попыток побега за шесть месяцев - это более чем достойная цифра. Я вовсе не намерен ждать, пока двадцать первая увенчается успехом.
- И что же?
- Что? Да ничего! – Монфор хлопнул рукой по колену. – Можете быть свободны как ветер, мессир покойник. Или вы хотите чего-нибудь на память? Ну разве что вот это.
Что-то блеснуло, покатившись по полу, и, последний раз мигнув красным, погасло. Раймон склонился над упавшей вещицей. Большой рубин из фамильного венца выглядел безнадежно мертвым. Что ж, теперь они полностью дополняют друг друга. Мертвый камень и мертвый виконт. Раймон развернулся и пошел к двери. Остановил его голос Монфора:
- Увы, мессир, меча я вам не дам. Я и вправду вас уважаю, а в мои планы не входит присоединиться к вам в известном списке благородно погибших. Так что, придется вам добыть себе клинок где-нибудь в другом месте, скажем, за арагонской границей. Или же научиться владеть чем-нибудь другим. Пращой, например, – Симон ухмыльнулся. – Удачной дороги, мессир.
Июнь 1218 года, Тулуза, Прованс.
Андрэ де Руж откупорил флягу, мрачно глядя со стен на разворачивающийся внизу лагерь крестоносцев. Он сплюнул вниз, и не надеясь попасть в кого-нибудь, слишком уж было далеко, и передал вино своему собеседнику. Высокий мужчина, лет тридцати, сделал глоток и утер губы рукавом котты.
- Что вы думаете, мессир Раймон, хватит ли дальнобойности?
Мужчина окинул взглядом лагерь и уверенно кивнул.
- Без сомнения, мессир Андрэ, без сомнения. Не желаете произвести пробный выстрел?
Де Руж покачал головой.
- Немного обождем. Дадим им время привыкнуть к безопасности.
Андрэ слегка улыбнулся, вспоминая. Про Раймона из Альби, как он сам себя называл, ходило много слухов. Поговаривали, что он чуть ли не бастард самого старого графа. Он же не спешил ни подтвердить, ни развеять эти слухи. Однако всем было ясно, что он рыцарь и воин. Мрачный и неулыбчивый, он разбирался, казалось, во всем метательном оружии, сколько его есть на свете, однако никогда не прикасался к мечу. Никто не сомневался, что Раймон прекрасно владеет и им, и все принимали его нежелание за сумасбродство и чудачество, впрочем, позволительное.
Андрэ вновь ухмыльнулся в усы и сделал из фляги еще один большой глоток.
Раймон дернул левым уголком рта, порванным, видимо, в давней драке и сросшимся неровно.
- А вот теперь, мессир Андрэ, самое время. – Он указал на поднятый баннер над большим шатром: ставкой командования.
- О! – старый рыцарь поглядел на спутника с уважением. – А вы высоко метите, мессир Раймон. С пробного выстрела, да по монфорову шатру? Не торопитесь ли? – он хотел добавить что-то еще, но натолкнулся на ледяной взгляд темных глаз.
- Я ждал этого момента девять лет. Не отказывайте мне в такой малости.
Андрэ пожал плечами и уступил Раймону место у требушета. Ему лишь показалось, что Раймон на миг склонился над камнем, и в руке его мелькнул и погас кроваво-красный отблеск.
Рывок, и камень отправился в небо. Раймон сплюнул сквозь зубы.
- Удачи вам, мессир де Монфор. Встретите на том свете виконта де Транкавеля, передавайте ему мои наилучшие.
«…В городе была катапульта, которую сделал один плотник. Со строительной площадки в Сен-Сернен для нее были взяты камни и рябиновые стволы. И брошенный камень точно попал, куда надо, в стальной шлем графа Симона, разнеся в клочья его глаза, лоб, мозги, зубы и челюсти...
Для погребения его отправили в Каркассонн... И для тех, кто умел читать, в эпитафии говорилось, что он был святым мучеником, что он должен воскреснуть, получить небесное воздаяние и блаженствовать, восседая в царствии небесном.
Я тоже слышал, что его судьба должна быть такой. Что же: если за то, что он убивал людей и проливал кровь, губил души, давал согласие на массовые убийства, верил советам извращенцев, зажигал костры, истреблял баронов, позорил наш Край, силой захватывал земли, давал волю гордыне, поощрял Зло и давил Добро, убивал женщин и душил детей, можно в этом мире обрести милость Иисуса Христа, он должен носить ореол и сиять на небе…»
Гийом де Тюдель, «Песня о крестовом походе»
Источник: mobile.ficbook.net
|
|
